Босиком по снегу - Страница 4

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

От чтения его отвлекла все та же соседка, которая на этот раз вцепилась в него с такой силой, что он почувствовал боль и дискомфорт.

— Мадам, не соизволите ли вы… убрать свою руку, — попросил он по-русски, с легким французским акцентом.

Женщина повернулась, посмотрела безумными глазами сквозь него и усилила нажим на его локоть. Не повезло, с беспокойством подумал он, дама, сидящая рядом, без сомнения, была истеричкой. На этот раз разжать ее пальцы оказалось еще сложней, и Михаэль стал подумывать о возможности пересесть на другое место. Он и сам до дрожи боялся летать, но вел себя, по крайней мере, корректно и не нервировал других пассажиров.

— Мы все умрем, молитесь, грешники! — взвизгнула женщина, Михаэль вздрогнул и разом вспотел. Грешником он себя не считал, но все же на всякий случай еще раз прочитал молитву. По салону пробежал взволнованный шепот, люди занервничали. Он озадаченно повернулся и оглядел салон первого класса — свободных мест не было.

— Кара небесная постигнет нас! Молитесь, грешники, ибо в этом есть наше спасение! — заорала сумасшедшая, вскочила и вознесла руки к потолку. Пассажиры в тихом ужасе уставились на ненормальную. Одна женщина решила даже всплакнуть и издала сдавленный всхлип. Стюардессы засуетились вокруг неврастенички, вежливо пытаясь уговорить ее успокоиться и сесть на место. Но не тут-то было: рыжая оттолкнула бортпроводниц и, размахивая руками, понеслась по салону в хвост самолета с дикими воплями отчаяния и требованиями, чтобы ее немедленно выпустили.

— Да выпустите вы ее, действительно, — посоветовал кто-то сердобольный сочувственно.

— Ага, пусть полетает, где у вас тут дверь? — поддержали его дружно. Все засмеялись и опять затихли, потому что сумасшедшая баба уже неслась в обратном направлении, ловко маневрируя между вставшими не ее пути стюардессами. Просвистев метеором по салону первого класса, женщина с разбегу «протаранила» головой дверь в кабину пилотов, издала тихий стон и затихла на полу.

— А вот и дверь, — хихикнул кто-то, — жаль, что она оказалась заперта.

— What happened? — озадаченно спросила сухощавая старушка-англичанка, которая с самого начала полета дремала и только что проснулась.

— Пить, мамаша, будете? — вместо ответа спросил полный бородатый мужчина, сидящий рядом с ней, и вытащил откуда-то литровую бутылку водки. Старушка утвердительно кивнула кучерявой головой и протянула свой пластиковый стаканчик. Вслед за старушкой потянулись к своим стаканчикам остальные пассажиры первого класса, народ начал медленно восстанавливать свой душевный покой и власть напиваться. Михаэль не был исключением: выпив вместе со всеми за спокойный полет, он устроился поудобнее и вновь погрузился в изучение дневника.

Через двадцать минут его начало клонить ко сну, навалилась безудержная зевота. Он прочитал уже половину тетради, но полезной информации пока не обнаружил, и скучное повествование о тяжелой жизни стало его утомлять. Стараясь не уснуть и подавив очередной зевок, он пролистал еще несколько страниц, сосредоточенно уставился в текст и зевать перестал. Наконец мелькнуло интересующее его имя — Нина Лацис описывала свои впечатления от знакомства с новой осужденной. «Вчера перекинулись с ней парой слов. Ее зовут Тома, она из Москвы, дома остались мать и маленькая дочка. И когда только успела родить? Молоденькая совсем, младше меня лет на пять, маленькая, хрупкая с виду, стрижка «ежиком» и большие глаза, темные, внимательные, нагловатые… Не могу избавиться от мысли, что где-то видела ее, и теперь мучаюсь от неопределенности. Странное чувство… Странная девушка… По-моему, сумасбродка и дебоширка. Вряд ли мы станем подругами, хотя она явно этого хочет. Не понимаю — почему?»

«Тома», — задумчиво повторил про себя Михаэль и с азартом стал листать дневник дальше, уже зная заранее, что очень скоро Тома, Тамара Яковлевна Качалина, станет самой близкой подругой Нины, и все ответы на вопросы будут найдены.

Шасси мягко коснулось посадочной полосы, раздались бурные аплодисменты, пьяные «в хлам» пассажиры, довольные удачной посадкой, громко возликовали.

Михаэль пришел в себя и растерянно посмотрел в овальное окно иллюминатора. За чтением он не заметил, как прошел полет, и даже не успел испугаться перед приземлением, что никогда прежде с ним не случалось. Он захлопнул тетрадь и задумчиво почесал макушку. Дневник прочитан до конца, но совершено непонятно, с какой целью князь Филипп Волынский настоял, чтобы Михаэль ознакомился с содержанием тетради, ведь ничего нового так и не выяснилось. Вся история знакомства Нины Лацис с Тамарой Качалиной на зоне практически дословно была пересказана Филиппом и дополнилась лишь сопливыми переживаниями, которые к делу не имели никакого отношения. В дневнике была описана только жизнь Нины Лацис в колонии — и ни строчки о том, как она жила после освобождения. Глупая трата времени, да и только, раздраженно подумал он, сунул тетрадь в портфель и, поблагодарив уставших, но по-прежнему неутомимо вежливых стюардесс, покинул самолет.

Впереди его ждали длинный хвост из раздраженных, уставших людей, паспортный контроль, резкий запах табака, сырости и общественного туалета, каменные лица пограничников, бледный штамп в паспорте, долгое ожидание чемодана, отсутствие тележек, толпы встречающих, гнусные наглые физиономии таксистов, роскошный номер-люкс отеля «Балчуг» с видом на Кремль, горячая ванна, бутылка водки «Русский стандарт», нежные блины с черной икрой и мягкая постель.